Скит

Авторский литературный сайт
Эммануила Виленского

Устали? Крепитесь! Гуляем до 2010. Помните, перед первой прогулкой упоминалось
о доверии к автору? Ну, раз добрались до этой страницы, видимо, хоть в какой-то мере,
восприняли прочитанное всерьёз. Опираясь на это (пусть только  косвенное!)
доказательство вашей заинтересованности, автор предупреждает: всё, что встретится
здесь, написано (и опубликовано в книге «Скит») в здравом уме и твёрдой памяти.
Не торопитесь. Примите с миром.!


А опомнишься в пост-всего,                 
не сканируй на виноватого:                  
их не счесть — им и честь это несть,
не жадись, уходи налегке –                    
к свету Господа                                     
через мрак модератора,                        
как закат указал на реке.                      

Из книги «Нанки»
 

              ВХОД

                      1

Не выпьешь – много лих,
напьёшься – много лун,                
прощай, упругий стих –
породистый скакун.

Фарватер съела мель,
размыта  магистраль
и ритм без потерь –
сегодня только враль.

Дороги цель – прощай,
истёк нарыв надежд –
пахучая печаль
возвышенных невежд.

Осыпались века
и слиплись в перегной,
и строки как срока,
заслуженные мной.

Не племенной пегас
покроет битюгов –
в загонах чтут заказ
на распальцовку слов.

                      2

В полночном скайпе сиротея,
он рифмой сиплой сотрясал,
ни избранных,ни фарисеев —
пустой скучающий провал.

Ни обожанья, ни бравады —
зажившийся автопилот —
какие странные расклады
нам предлагают на уход.

Какие тёмные изыски —
как в январе приблудный дождь —
растраченная на записки,
к забвенью набранная мощь.

Что поезда что перелёты —
не вырваться, не убежать,
в какие странные заботы
заманит вера в благодать,

в какие тяготы ночные,
в какие муторные дни,
и всюду завеси стальные —
тихи, невидимы,сильны.

Как поздно сердце приоткрылось
холодным высям ноября:
слепая улица роилась,
ища себе поводыря,

вслед за опавшею листвою
набухло небо на ветвях
и ветер мацал новизою
комки пивные на углах,

колёс шепенье, луж кипенье,
зонтов терпенье —
город плыл,
присвоив странное уменье —
исчезнуть на избытке сил.

Ни избранных, ни фарисеев,
ни пастырей — автопилот
в полночном скайпе сиротея,
в кого он рифмою суёт.

                      3

Что по комнатам кружить,
где ты первый встречный,
что о тапочках тужить,
взяв мешок заплечный.
 
На стыковке  двух веков
всё не так, как надо —
на  оболганных волков
платные засады.
 
Надо ж , серые годны,
даже сплошь седые —
предложенья у страны
только деловые.
 
Нет мужского ни на грош —
вывески, плакаты
да тусовочный галдёж
и интим-контракты.
 
Вот зазвали на обед —
бизнес предлагают...
Взяв мешок, выходит дед,
хрен припоминает.


                      4

Он уже не прогибался,
он о многом догадался
и — рассвет или закат —
топал мимо невпопад.
 
Топал, что попало лопал,
в небеса глазами хлопал,
всех ворон пересчитал,
звёзды все пересмотрел,
что хотел он сам не знал —
знал что точно не хотел.
 
Не был с теми, шёл не к тем
и в ничейной пустоте
оказался в чаще тем
в пышнолистой густоте.
 
Кто он, где он не узнал,
что открылось — не открыл,
так про это и писал —
невпопад, как шёл и жил.
 
А когда его хватились
и по буквам след нашли,
то немало удивились —
сколько всякого вдали.


                      5

Между ширмами кошмара
и нашествием шармана –
маленькая дырочка: нирвана.

Между мутной дурью мая
и смиреньем октября –
есть денёк, где я найду себя.

От рожденья до смерти
хватит дырочек, поверьте.
Между сроков и оков –
много спрятанных деньков.

От шармана до пардона
мне тропиночка знакома:
сбоку – яма за кустами,
мне – туда, а вы уж сами.

Не июльские растенья -
«послушанье» и «терпенье» -
меж лопаток сквозь умы
из младенческой зимы.

Вроде бы и приживалки,
но глазницы затворя,
пустят веточки-держалки,
вставят корни-якоря
и торчат сквозь поколенья.

Все пути – в исчезновенье,
только падаешь в себя.


                      6

Вот между крыш луна,
как из халата сиська –
я думал: дохрена –
а это близко.
 
Дверь незатворена –
вернуться склизко,
какая новизна –
так, переписка,
 
какая желтизна –
так, пересмешки,
великая война –
прохода пешки,
 
какая крутизна –
разводы грима,
все позы, как одна –
для нужд интима.
 
Так в чём опять вина,
когда казнили,
когда послали – НА
и там забыли?
 
А там без стакана –
ни дна - ни счёта,
и сиська, как луна,
да – неохота.


                      7

Что стоят сочный стиль
и лёгкое перо,
когда одет в утиль
и шапка,как ведро.
 
Что стоит чемпион
из чудо рифмачей,
когда не похмелён,
не кормлен и ничей.
 
Что стоит фейерверк
и прочий антураж,
когда подписан чек
державных распродаж.
 
Построенный на слом,
пристреленный,как тир, -
за засранным  окном
что стоит этот мир?!

Затеявший забег
глазами в никуда -
что стоит этот век,
где пыжется беда.
 
Что стоит этот кров
и вдаль кружащий след,
что стоит крика кровь,
когда спасенья нет,
 
что стоит этот ритм
и рифмы вертикаль,
и тридцать третий Рим,
где никого не жаль?!
 
Заката грим потёк
ручьями по реке,
прощания пролог
в младенческой руке —
 
что стоит этот путь
не в тему, не в попад
в Божественную суть
сквозь базисный закат:
 
не в даль, где  та же  пыль,
а ввысь через нутро —
где что-то стоят стиль
и лёгкое перо.


                      8

Какая площадь старая,
а рядом стройка новая,
летит снежинка малая,
упасть на все готовая.

Отгрузит небо грозное
на наши крыши грязные
такие дозы взрослые,
очищенные, классные.

Пустая площадь старится,
стрела над стройкой движется,
а что не очищается —
 и так зимой засыпится.

На старость бестолковую,
на глупость детства чистую
из серого, сурового
придёт вполне пушистое.

Молитва неказистая
 гортань скребёт не прошено,
что прежнее и пришлое
обнимутся, как прошлое,

и тёмное и снежное
сойдутся в позабытое —
такое же нездешнее,
как небо над молитвою.


                      9

Чтоб не сорваться вверх,
чтоб не раздуться вниз,
из мрака всех помех,
из пыли всех кулис,

из пустоты страниц,
не тронутых пером,
тропою небылиц
я покидаю дом  -

свой  покидаю дом,
свой покидаю век,
и снежным серебром
оплачен мой побег,

и немощностью ног,
и слепотой очков,
и тем,что вышел срок
разбегов и скачков.

Куда тропа ведёт -
учений не найти,
причина — лишь черёд
для этого пути.

Куда? За самый край,
где все приметы — ложь,
себя не потеряй
и — там меня найдёшь.

Найдёшь — рукой махнёшь,
чтоб мимо дал пройти,
ведь там,где всё — не ложь,
ни с кем не по пути.

И так —  докажем неслучайность слова,
где за спиной подсказка не готова!







Автопортрет на фоне заката


Каждым рубцом, каждой проседью
подтверждаю:
 —  Нет мне прощения, Господи,
на Тебя уповаю!

Всё — от соблазна до мщения —
мною владело,
нет от себя мне прощения —
в том-то и дело.

В том- то и дело, Господи,Брат мой,
я ли не был Тобою возлюблен?!
Полу-прогулен  дар Твой,
полу-погублен.

Много просрочен мой стих -
поздно взлетаю,
за  не спасённых мною
дарами щедрот Твоих —
мне ли прощение(!),но за них —
на Тебя уповаю.

Октября желто-красные россыпи
обучают просьбе смиренной:
— На Тебя уповаю, Господи,
Брат мой единственный, милосердный...







                     Сизиф


Поздним утром, шею шарфом обкрутив,
на балконе появляется Сизиф.

Закрывая зябким задом щели штор,
лезет взглядом в неродной осенний двор.

На балконе в тапках 
непрощун,
меж лопаток у него валун

камень, от рожденья и на век,
каждым выдохом Сизиф толкает вверх,
а когда, закашлявшись роняет,
прячет стон и мат распространяет.

Двор затоптан павшею листвой,
стены отсыревшие скучны,
лишь дыра зияет над горой –
та, куда толкают валуны.

За призвание – Зевсу поклон,
и Сизиф покидает балкон.







Тяжёлый воздух — лёгких не хватает,
как трудно поздняя строка взлетает,
взлетит, осмотрится — ни где не ждут —
желая выжить,помнить не желают.

Печали вспухшие крыло утяжеляют,
и невозможно угадать маршрут,
строка растеряна (не гонят, не зовут?),
меж крышами и небом зависает
и — вверх,пристроится, где облака плывут.

Я вас любил — но это не спасает,
я встретил вас — но вас уже зовут...
…светает,вечереет,тает,тает —
отстой ли?, на уход уготовляют? —
не отвечают — тоже что-то ждут.

Я вас любил,но выбрал упущенье,
и признаю,прожив запас смущенья,
по упущению и платежи...

Строка взлетела,душу покидая,
тяжёлая,неловкая,больная
и лезет к облакам, не понимая,
что крыльям не хватает силы лжи.







              Неформат

                      1

За пределом бессмысленных бдений ночных,
растранжирив запасы путей обходных,
промолчав (отмотав) свой трёхзначный срок  апоптоза —
выпасть среди не ушедших, но давно не живых
пользователей пост-новостного наркоза
и уже не замеченным шастать без дела меж них —
не заноза, не глюк, не угроза —
параллельный портал,
интервал,
грех не здешний средь  алчущих прахов земных,
ИЛИ —
переписчиком первым библейский потерянный стих,
пьяный бомж на суде января с неподкупною волей мороза,
но живёт —  значит это  по силам
нареченному Эммануилом?!


                      2

Я пропах табаком и старостью,
во мне догнивают останки пропавших без вести дней,
мои карманы звенят убогой нищенской малостью.
И как же мне с ней?
Как же мне рядом с ней?!

Вокруг меня в паутинах надёжные стены забвения,
из убитого кресла сквозь пыль на экране
я смотрю, как наездники пьют скорость своих коней,
как спасается зверь, 
отгрызая лапу свою в безнадёжном капкане,
а во сне я хриплю на правом боку потому,
что мой левый как надо изранен.
А с ней?
Как же мне рядом с ней?

Моя седина по вискам стечёт –
и счёт как всегда не будет оплачен,
в тёмные стихи мне стыда по каплям
фальшиво натенькает ночная струна,
но как же мне с ней – а не с ней и не смей,
если ей от рожденья её назначен,
ведь она, ещё не начавшись,
уже навсегда одна?!


                      3

Легко ли им в небеса глядеть
из налипших на тело комнат,
но — как птицы в стекло,
их взгляды бьются о непреодолимое  расстояние:
они не хотят друг-другом владеть —
они  хотят друг-друга вспомнить,
но — не с надеждой, а на прощание.
 
И опять, и опять он взлетал —
как неповоротливый майский жук, как шмель неуклюжий,
и продавливал небо меж стенами его провисший живот,
где вспучились не переваренные пророчества,
а вот —
взгляд непосильно искал
зеркал или хотя бы лужи,
где не отражается одиночество.


                     4
 
Мою душу её душа отыскала
где-то, уже над парением птиц,
но(!) душеносительница стратегически выжидала
и тактически заманивала в засаду своих колен:
совместного перелёта ей мало —
нужны  пересмотр границ
и паритетный плен —
так себя берегла, что кусочками истлевала,
осторожно хитрила, чтоб самоисчезнуть совсем,
что бы над птицами серым холмиком облако зависало,
безымянное, скучное, не посещаемое ни кем.
 
Выжидала, плечами дразнила,
округлённым взглядом звала
и не тратилась на слова —
всё  прилипшее накопила,
всё бессмертное  прождала.


                     5

...возвратиться  от капель на стёклах чужих,
от не греющих  нанятых стен
в  тот уютный врождённый покой,
в тепло пробуждения под хлопоты близких,
в те запахи, звуки, в те прописные изыски              
простоты непростой —
я ж оттуда, я странствовал не на совсем!
 
Столько сроков просрочил в ветрах вековых,
а не вышел навечно из царства живых,
от  рожденья  дарованных свыше  домашних
похороненных, но —
и   невольным движеньем, и словом случайным — своих,
и ни в чём не вчерашних.
 
Выбрал путь или выпал в побег —
блудный сын, перепутавший век,
не вместился в библейский формат назиданий —
возвращения нет, только след на ландшафте засад и помех,
только след до одной из уже не отмеренных вех —
той закладки, от куда догадки берутся?
 
И — споткнуться, на форточку оглянуться,
где раззявится просит замедленный снег
так на долго, чтобы всей сединою очнутся,
всё, что нужно добыть на бездонном экране
для бесстыдных не выжженных  нежных признаний.


                      6

Там, где встречаются души ещё дышащих, ещё не ушедших,
ещё не расплатившихся  за дарованный и не разгаданный плен,
души  столкнувшихся, но не нашедших
друг- друга в смирительных вервиях хаоса
друг-друга связавших систем —
там, где они встречаются, всё у них получается,
а потом они возвращаются,
чтоб проснуться не ведая с кем.
 
Там, где души встречаются,
где всё у них получается
и где не назначено каяться за радость соединений —
там средь объятий скитаются,
не стыдясь одиночеством маяться,
тени стихотворений —
как им и полагается.


                      7

Утрированный дождь - совсем, как в кинофильмах:
под водостоков дрожь становится лавиной
с крыш и газонов ржавая бурда.
А ты - чего идёшь, не ведая куда?

Пока живёшь не отвергай и это -
знобящих струй ожёг и в хляби башмаки,
но(!) вымываются из глаз запреты
вглядеться в первозданные грехи,
что было ни к чему и не с руки -
там, в нежных днях, столь солнечно согретых,
где душу страховали ярлыки.






  Капель на Крещение

                          1

Январь размякший, потеплевший,
протёкший, снега не скопивший,
гостящий и не обрусевший,
сосулек тяжесть накопивший.

Мы хлюпаем за Новым годом
сквозь эту зиму-самозванку
под вислым брюхом небосвода
обжиться в жизни наизнанку.

Как пауза для запятой,
кисельной серой пустотой
зияет улица, деревьев
доверчивых набухла плоть,
но света скудная щепоть
не обеспечит ротозеев.

(…день как наркоз для перехода…)
(…у вечности – нет вечных тем…)
(…где хорошо – там понемножку…)

Урчит свернувшаяся кошка
на креслице моих колен.

… капель как течь водопровода …

                          2

Раз не вернуть, зачем же догонять –
такая вот житейская подробность:
вначале распрощалась беззаботность,
за ней заботы стали исчезать.

Когда не ждёшь, зачем же озираться –
твоя гора не из числа преград:
все обтекают, каждый влиться рад
в единый сель: не быть, а добиваться.

Но как часы ускорились в закат!

На улице снежиночки теснятся,
салюты вылетают невпопад,
пришедший год торопит признаваться -
кончаются ресурсы для заплат.

А утром на балконе голубица
возникнет, и откроется страница,
где древний автор учит не журиться,
закусывать и не смотреть назад.

                          3

Гремит гармония – да не расслышать темы,
первоисточник сна неразличим:
рожают в дым и снаряжают в грим.

Бессмысленно топорщатся антенны,
перебираем правила и схемы,
стучимся в звезды и дырявим гены –
регламент гибок, но непобедим.

Одно в спасенье – истинное знанье,
нашедшее во все века признанье

таинственная формула: ФИГ С НИМ.

Когда поутру вырвется: «Доколе!»,

нащупай вилкой огурец в рассоле,
остаточек в бутылке разгляди,
налей, вздохни, предайся Божьей воле
и не подсматривай, что впереди.







Из поэмы «Срам элегий»

                            1

…………………вечереет,
ворона меж высоток реет,
в окне кошак могучий млеет,
за домом трактор загнанный рычит
(…кто постарался - тот имеет,
кто не хотел – тот не ворчит…),
берёзонька в газоне сиротеет,
вокруг – неровня разная торчит
(кудрявой – со стеной в соседстве – не фартит,
но всё равно – в закате хорошеет),
ошибкой иномарка прошуршит,
её с балкона бабушка приценит,
и снова трактор тишину дробит,
за бабушкой закат на форточке дрожит
(уже в футболочке знобит,
и левая рука немеет),
сыреет, меркнет и сквозит,
и смолкнул трактор -
вечереет……………

                            2

Мой лифт ползет к последним этажам,
а там – привет: выходим и взлетаем.
Кабинка – транспорт по моим деньгам,
в нём, кстати, защищён тем, что не различаем,
ну а потом – билетик по делам:
куда забрались – там и исчезаем.

Сказал предшественник,
что память прорастает –
он воевал и, безусловно, знает,
я ж – только маялся, за сим – не в орденах,
не столько помню,
сколько пепел обжигает.

Его предшественник
(не конденсат в штанах, но князь березовый)
сказал, что роща догорает
(иль договаривает),
он, может быть, не слишком загибает –
не знаю, не висел –
вкусил однажды яд,
но понял: ни хрена не просветляет.

Последний я, и потому один,
меж дрожи тесных стен
невидимый, острю себе со страху –
вытаскивает из колодца плаху
канатами  дежурный херувим.

Ползу на самый верх:
кабиночка скрипит,
повизгивает за бортом канатик,
слепая лампочка смотреть не запретит,
как туча в плавках с рощей говорит,
пока не расстегнула дверь халатик.

                            3

На гору горькую, где холодеет твердь,
бесславно, тяжело, по-крабьи допереть
свое неловкое, неправильное тело,
чтобы без времени бессмысленно терпеть:
и силы нет рвануться и взлететь,
и нет решимости –
сорвавшись, кончить дело.

Сибирских руд подрыта глубина –
висит моя страна на надувном матрасе,
стираются музеев письмена,
(зато у них стреляют дети в классе!).

Банальна умиранья новизна,
ушедший век, конечно, был ужасен,
и всё же мастеров светились имена,
(хоть воспевались Пугачёв и Разин).

Теперь у нас ни осень, ни зима,
и лето из нелепиц и оказий,
монастырей седая тишина,
как сахарок в компоте Евроазий.

Но это всё – из высших безобразий,
а мне в окошко улица видна,
на ней сирень ещё цвести годна,
и одуванчики у мусорки вылазят,
а в полнолунье сытая луна
на крыше ляжет и стриптизом дразнит.

Как вывернулось всё, а участь не видна.

И подвиг понимания напрасен,
когда не выживают времена.

                            4

Другиню не впустили, а других –
наставили на ранних перекрестках,
как жезлы для кружений обходных –
случайных линий стволовых отростков.

Предчувствие не знало выходных,
но с одиночеством сперва была загвоздка –
слова стучались в лишних и чужих,
и пустоту дробили отголоски.

О ветер времени, как верен твой прицел,
как точно ты умел сдувать неосновное:
другини нет,
других – не захотел,
оправдан тем, что угадать успел
свободный взгляд за смертной пустотою.

                            5

Моя война не знает орденов,
пусть даже на закрытых награждениях -
о ней не прозвучит и пары слов
в распроданных эфиром сообщениях
(на нераспроданных – без дырочек покров).

Мои труды без адресов внедрения
швырялись в ночь растратами костров –
зато корнями шли от сотворения.

Был нищий харч – венцом моих пиров,
но каковы догадок украшенья –
пусть без огранки чертежей и слов,
сворованные из утроб миров
светились ужасом предназначенья
и знанием:
со всех моих фронтов
периметрами улиц и дворов
надёжно перекрыто возвращенье.

У победителя-калеки нет сомненья:
свободы хватка крепче всех оков.

                            6

Жила-старалась,
жил-старался,
карабкался, потом взобрался,
потом упал,
потом остыл.
Искала и несла,
копила,
потом слегла,
потом остыла -
и докажи: когда что было

росла трава,
звезда светила,
воробышек в листве шалил,
и ласточек дозор кружил,
собака на припеке грелась...

Я был рожден,
потом я жил,
но не старался, не хотелось.

                            7

Не то чтоб не везло -
не прёт,
уж скоро октября черед,
конкретно полдень.
В тёмном с минералкой
по красным листьям женщина идёт,
вдали ГАИ грозит мигалкой,
высок, свободен и печален небосвод.
Прощальный день.
Прощаться жалко.
(Нам бы обняться наперёд,
единокровная нахалка:
свеча горит, река течёт
и поезд набирает ход,
скулит собачка Умирайка.)
Капризничает зажигалка,
рекламу ветерок трясёт,
оса забытая беспомощно снуёт,
последних листиков полёт,
и тётку с минералкой жалко.







Из поэмы «Свой срок»

                            I

Пока ты не услышишь обо мне
впрок указателям не выбирай пути.

Пока ты не услышишь обо мне

в кругах оград не торопись цвести.

Пока ты не услышишь обо мне

не подбирай формата верный пай.

Как ни было б черно в твоём окне

пока ты не услышишь обо мне
навек не исчезай.

Как вьючного раба ломает кладь,
уж мир ослеп от жажды воспарить,
и времена устали умирать,
и всех своих бессмертных хоронить,
и горизонт отождествляет край,
и нет от страха уголка в стране,

у будущего – гильотины сталь
для рубки стада на кусочки стай...

Пока ты не услышишь обо мне,
не соглашайся и не исчезай.

                            II

Угодливою слепотой
свой слух и зренье
не отменяю:
о том, что свыше всех
и надо мной,
не поспешив поверить,
что-то знаю.

Так мало знаю,
что ни рассуждать,
ни утверждать –
ни права, ни причины.

Не буду что-то лгать про благодать,
но вижу в муках –
ниточки в глубины.

И с утешеньями не поспешу,
шеренги яканий не усмирит мой шёпот,
куда добрался – там и завершу:
моим догадкам верит личный опыт.

                            III

Уходит мир людей.
Приходят -
(не хочу срываться на злословье -
в альтернативу мата нет идей) -
приходят и пришли,
и дай им всем здоровья
уж как-нибудь прожить
в пространствах проживаний:
в пустотах площадей
и подиумов,
и в ловле в вакууме зазеркалья - кого?
(опять не назовёшь цензурно, без затей) -
других пустот.

Уходит мир людей -
беда не в поворотах,
не в смене выбора и пола, и сетей,
перерасчёте вер и разнице доходов -
последних из родов
призвали на свидетельство - не родов,
но запуска проекта опций панацей
универсальной цифровой породы,
способной самоисчисляться и добраться
от якорей корней
до чистоты нулей.

                            IV

Похоронщики - временщики -
не приклад у щеки,
но - в зрачках цифровые прицелы,
а в прицелах - миры вдоль великой реки
(вдоль какой - да любой, их, великих и всяких
у нас без предела).

Моветон искушает страну, как сон про детсад -  педофила,
дурачки набирают очки, обличая бессмертья закон,
а покорности клон и на волос не кровен смиренью.

Ожиданья перрон  или просто предсмертное чтиво -
пост- прозрение  — вот похоронщиков кон,
это даже не сон — это лишь силикон пробужденья.

Похоронщики ждут
отмиранья родов и корней,
чтобы память  достигла беспамятства в степени праха,
а потом - без особо затратных затей -
развести по загонам детей
и бездонным пространством разумно владеть,
а зачем: те - спасаясь,
а наши пред теми - от страха.

                            V

Не пастухи поставили загон -
забойщики и мясники.
Подмена произошла:
заказанный закон,
меняя небеса на небосклон,
как гильотиной состригал антенны,
крадя новорожденных у вселенной,
украденных готовил на поклон -
кому в полон? Таким же, несомненно!

(Несоответствия скрежещущая тема,
как ни впивается со всех сторон, -
я с детства слышу погребальный звон.
И потому:
где жестом сокровенным
или бессмертием обертонов над горлом тленным,
хоть кто-то, хоть на миг освобождён,
взлетел в  побег на свет первотворенья -
там я рыдал, преодоленьем распрямлён.)

Где иерархия познания и сути,
и силы естества нашла приют оков,
не бритвой полоскать безумство будут,
но вертикалью банковских счетов.

Перед кончиной станет мир таков:
все дрессированные обо всем забудут.

                            VI

Ум - хорошо,
в октябрь - два ума,
а в октябре закат - ума палата:
деревья предъявляют письмена,
где красным про свободу и расплату -
мне не наскучит эта новизна.

(Ещё я море полюбил когда-то,
но это - не для нищего цена.)

Я умираю.
Ты не виновата -
во всём в предательство вовлечена,
ты этот выбор сделала когда-то,
конечно же, сама,
во всём сама,
но - не заглядывая в зеркало заката,
где, как упырь, причина не видна.

И повторяю: ты не виновата,
и подтверждаю: только лишь сама.

Но если скрипкой заскулит утрата -
в наследство ключ,
откроешь - тишина,
там невиновна девочка одна,
а уж потом подпишет всё она:
так легче - показалось ей когда-то.

                            VII

Октябрь мне беду не добывал,
но согревал теплом, отнюдь не здешним –
подставлюсь откровеньем неуместным:
я с мая это счастье поджидал.

Всё начиналось августом неспешным:
за прядью прядь менялись дерева,
потом всё чаще с пригоршни небесной
по каплям слоги ставились в слова,
и начинался праздник примененья:
разбросанные по годам мгновенья
выманивала памяти пора,
потребовав взамен лишь слух и зренье.

Печали нет, как нет и наважденья
в бессрочных радостях по сотне раз на дню:
я извращен, как русские растенья,
и привкус смерти золотом ценю.

                            VIII

Мне послано такое,
что назвать: поэт -
коварно подвести
под компромат убогий:
случайных строк моих
рассыпанный секрет -
лишь пульс и выдох
(не протест и не ответ),
лишь пульс и выдох,
где на все десятки лет -
смирительный прикид
и меж углов дорога.

О скольких,
созданных для вас в плавильне Бога,
сгноили вы в параше ваших бед,
взамен выдумывая бирочки для гроба,
своих детей гоня на ложный след.

Я столько вам не дал -
что вас по сути нет.
Строка - скрип половицы у порога.

                            IX

В моей обители
меня обидели
и — только видели!

Свободы в нищете не обрести,
но как-то можно время провести.

-Прощайте дорогие рядомжители,
остаток вечности взвалю без вас нести!

Куда летать?
Куда ходить?
Куда грести -
как варианты путь мой пересытили.

Да взять хоть заоконный дворик мой -
час не прошёл,а он во всём другой,
что там перу — и взгляду не угнаться:

меж крышами стрижи безумные роятся,
на проводах ворон задумчивый конвой,
стрекозы тучные висят над головой
и воробьям  между собой не разобраться.

А клёнов позади , где встало над трубой
вечернее кирпичное светило -
там столько всякого несчитанного было,
такие множества за огневой чертой,
что и в бреду фантазий не предвидели
все полу-жители, которых так обидели,
вручив в обители устав всевозростной...

…...Как голубь бел в прорехе голубой-
каков подлец.........,а вон к нему другой...
…..... - нет, видели?!

                            X

Человек ни куда не денется -
человек до конца надеется,
но ни в чём себе не сознается,
не введёт персональный код-

он сидит на скамейке под деревцем,
он планирует новый восход -
с трёх ура над проектом  не ленится.

И, ей Богу, осуществляется -
на востоке жизнь обнажается
под восторги июльских птиц.

Человеку так странно старится -
он не помнит своих границ.

На скамье под охранным деревцем,
сам с собою давно не знаком,
он уже никуда не денется -
он пропал в синеве с молоком.







  Политологические элегии.
       (Подборка постов для ЖЖ)

                              1

Волк эфиопский  - бамбуковых крыс пожиратель,
и северный серый тамбовский — ему не приятель.

Реальный тамбовский
(воронежский, вологодский)
охотится крупно, артельно,
рискованно, жёстко.

За это — капканы, отстрелы
и хитрые ямы,
и псы при стадах на посыле.

И воет тамбовский
(саратовский, пермский, мордовский),
когда по хребет накипело,
как мать и вожак научили..

На то всем  тамбовским
(иркутским, хабаровским, омским) - мороз
и ветер, как кость,
выгрызавший голодные снежные ночи,
и белое око, меж прочих звериных зрачков
из тьмы наблюдающих звёзд,
для долгого-долгого воя полезное очень.

Под словом единым так странно две сути нашлись -
друг другу далеких,но равно двуногим известных:
любитель бамбук пожиравших, без схватки сжираемых крыс
и урка — исчадье просторов,разбою до боли полезных.

                              2

Вот они — высокие дела,
вот и нашим правнукам досталось:
рота Псковского ОМОНа — полегла,
но — какая армия осталась.

Откупившись от суровых служб
(откосив, оптимизируя затраты),
отвоёвывают личный куш
кабинетов стойкие солдаты.

Ведь не быдло, не рабочий скот —
прибыло в элиты пополненье,
сохранились и — пошёл приплод —
хитрожопых судеб продолженье.

Роты наших деток полегли,
но какие армии остались —
в победители себя уберегли,
в детдомах Европы размножались.
Мощью стратегических столов
победители надежд последних,
той войны предсмертных стариков —
всё отдавших девяностолетних.

                              3

Не тыкай в баннеры тупые
и не достанет липкий сппам!

Октябрь письма наградные,
как робот сыпет  по России
от всех  дерев по всем дворам
кому-то — в смех , кому-то — в хлам,
а мне — про грех,что отпустили,
чтоб дотащил другие сам —
благодарю за помыслы благие —
я по наследству  все их аз воздам.

...какая пустота в холодной сини
и как легко там птицам и лучам...

Октябрь — праздник по моим деньгам
и перемены с ним не разлучили
(де-юре подтвердит с перцовою стакан,
пока пельменьчки, де-факто, не остыли).

Жизнь — это сон, купился — поделом,
так объясняют нам со всех сторон,
но —  призывают на последнее усилье.
А что не спам — про то уже потом,
там, за чертой, куда всех пригласили.

(На этот год октябрь не отменили,
но, говорят, готовится закон —
в ООН какие-то за это проплатили.)

                              4

Хоронила Москва Урал,
хоронила Москва Поволжье,
хоронила Западную Сибирь
и  Восточную тоже,
и Приморье покрыла рогожей,
чтоб сплотился прощальный пир.

Хоронила Москва страну —
крупных слёз не скрывала,
пристегнув балычок к коньяку,
а родную до боли икру —
к португало-испано-итало-французских разливов вину,
всеми СМИ поминала.


Хоронила Москва себя,
в антураже икон
взглядоупорный лиц силикон
телекамерам предъявляя.
Хоронила себя,
подписав воскресенья закон:
по кирпичику самовывоз в Нью-Вавилон
на глобальный проект за чертою последнего края.

                              5

В прорехе  на стыке веков,
у пивного ларька в упокой полуистлевшей  нации –
скреплённый печатями каблуков
страницы клочёк, сохранивший горсточку слов:
«…война не знает полутонов...,
но –
многоцветна разводами муть оккупации…
….................................................................
…................................................................
…война – как без тормозов и с горы –
восторженный ужас раздувшегося мгновения —
и – пост-катастрофный студень приговорённой поры,
замедленной в полураспад разложения…»

                              6

Закат – рифма Рима в рефрене разлуки
баллады о том, что неодолимо,
о том, как прячутся в глюки,
как вечерний огнь осознания
сжигает мосты и здания,
и как подгоняют падать,
прострелив  парашютик-память,

чтоб над бездной на загнанном теле
расчёсывать пепел империй,
но успеть под кружочком тугим
подглядеть далеко за Рим.

                              7

Не изменяют только растения,
может за это леса и сжигали?!
Что я стране позабывшей Есенина —
буковки мелом на стенке в подвале.

Лампочек нет,
лишь паучьи засады,
да крысы  на сгнившем  настиле,
а двери —  извне  на запоре.
Тем, что Россию перехитрили,
я — лишнее горе.

Деткам, в соблазнах и снах позитивно увязшим,
я — прах-невидимка.
Равно не нужным ,
с последней посадкой  в неведомый  поезд входящим,
может быть — память-слезинка...

                              8

Служу трудовому народу —
ловите подставу, уроды!

А  каторжный граф Лев  Толстой
по хлябям от смысла — к  Богу
галерно грёб на  свободу —
отсосам    невтянки в угоду?
Да им-то на кой ?!

А Чехов спиной к восходу,
смертельно вдохнув Сахалин,
с Россией один на один
молчал и прощался
и ангел прозренья наш срам не скрывал перед ним...
И это —
в угоду элит без породы?!

В безумстве слепой непогоды
тычками ища проход,
служу трудовому народ —
пускай продаёт...

                             9

           минута славы            

«За все  падения и скитания,
за замурованное в толще десятилетий молчание,
Господи, — мыслит он, от щедрот Твоих так много имевший, —
не допусти же до голосования страны охреневшей.»

Где троны — пригодная тара хранения мутных начинок,
где фундамент надежд — типовые доходные храмы,
теневой гениальности грех — чёрный нал за дизайном,
угодной законам  гримёрки, витрины —
так он мыслил (или просил?):
« Изгони же из кастинга в заветный формат
всенародной, эсемесками сработанной, рамы.»

Мыслил или просил, но в  глазах его — так:
«Что уповать —  Ты и в старении дал мне старание
совладать с этим разумом-оптом,
Господи, дли мой голод молчания перед чаном наваристых врак,
но – вкусивших эффектами сдобренный мрак не кори.»

«Господи, отведи же продюсерский хлыст
от взалкавших пожить в  жюри,
а народ — от лукавой кнопки самоизбрания, -
так просил он(грузил?)  словами, не осквернёнными ртом,-
отведи от мя допуск в квадрат коврового  голосования
пока,вроде бы, жив и потом.»







                 Кода

                             1

Я ваших вер не отмыкал замки:
не то чтоб не с руки – не та планета,
цепляли каждый слог моей строки
истыканные страхами запреты,

изнашивалось зренье и штиблеты,
закат заначивал добычу дня –
пора б узнать: откуда же приветы
сквозь явь и сон добрались до меня.

                             2

Уже ничто как будто не в запрете –
а мне все те же руды добывать:
жизнь угадать сквозь чумовые плети,
смерть не держать от разума в секрете –
за шторкой смерти что-то разгадать.


Я не оставлю здесь ненужных строчек,
мой голос вашим душам – не вампир,
мне выдали достаточно отсрочек
по пустякам не потревожить мир.

Уберегли от матерей и дочек,
от опьянений дружеских бесед –
безмолвия полуночного росчерк
мой почерк презентует напослед.

                             3

В последний раз.
В последний раз,
не оставляя про запас,
восстать и не беречься -
не опуская жадных глаз,
цедить заката мастер-класс
и — если уж ни кто не спас -
хоть  досыта обжечься.

Час плахи — в будущее лаз,
он с детства, как в последний раз,
смешал лучи и тени -
так рассекречивает нас
полуманок, полуприказ -
пылающий иконостас
спасающе смертельный.

                             4

Не крестился, в русские не лез —
так  уж получилось (полюбилось?) — 
небо волжское,
в заволжской дымке лес,
Жигулей  краюхи  вдоль  небес,
не  толкаясь, в генах расселились,
перепрограммировав  замес.

Не припудривая пятый пункт,
тем — чужой, а  этим —  всё  не этот,
жилами корней  по старость вросший тут,
свой, не взнузданный форматом, труд
с веток оброню для дальних деток,
здесь в апреле выйду напоследок 
досмотреть, как не познав разметок,
облака меж льдинами плывут.

                             5

…защищённость — зашторенность зрения...
...нет познания — без доступа для страдания...
...здравый смысл - для души слишком мелкое сито...
Если сущность моя всем прицелам открыта,
то мой взгляд -
от душных глубин до морозных высот
то мечется, то плывёт,
то зависает в парении
на дозаправке у созерцания.
И только во сне,
в скрытом режиме,
сознание
по клеточкам сканирует вирус старения.

                             6

Я скитался, по небу шурша,—
где ж покой на полях камыша?

В Гималаях дышал в небосвод —
где ж в прстранство бессмертных проход?

С пирамиды Астеков глядел —
где тропинка за смертный предел?

Чтоб в Самаре, в листве на асфальте,
свой маршрут прочитать, как по карте.

                             7

Не раздвоен, не умалишён —
взглядом пересытивший себя,
выжил под невидимым замком
в отсыревшем храме октября.

Возжелавшие постичь, познать, обресть
искушались истиной не здесь.







НА ПОСОШОК


Отделяюсь, осыпаю шелуху,
удивляюсь, открываюсь пустоте … -
только дух устал бродяжить наверху —
перед теликом зевает на тахте.

Дух свободен, и не хочет – не парит,
по квартире шлёпает босой,
примитивной песенкой гремит –
вот так дух, что сделаешь – такой.

Мусорит, хихикает, орёт
маленький несносный  дуралей,
к таинствам высоким не зовёт,
не стучит в  пристанище скорбей.

Явлен дух, да не открылся прок –
шастает себе туда-сюда,
не катарсис и не кошелёк,
ни образованья, ни стыда.

Я очки печальные протру –
дух раздухарился в полный стёб —
старым дядей на него смотрю
и притворно напрягаю лоб.







наверх     ДАЛЬШЕ >>



АВТОРСКИЕ ПРАВА защищены! ©
НАЖМИ СЮДА!!!!
При копировании и цитировании ссылка на автора
ОБЯЗАТЕЛЬНА!